|
ПРЕДИСЛОВИЕ
В начале нынешнего столетия в поле зрения крупнейшего российского знатока нетрадиционных исторических источников Н. П. Лихачева оказались находки средневековых актовых печатей, в изобилии встречавшиеся на отмелях новгородского Городища. Маленькие свинцовые кружки с надписями и изображениями были материальным следом новгородского княжеского архива XII-XVI вв., десятки тысяч пергаменных и бумажных документов которого погибли скорее всего в ходе опричного разгрома Новгорода Иваном Грозным в 1570 г. К началу мировой войны 1914-1918 гг. Н. П. Лихачеву удалось включить в свою сфрагистическую коллекцию свыше 600 древнерусских печатей (в основном городищенского происхождения) и подготовить 57 фототипических таблиц к задуманному им изданию Свода печатей, объединив в них, наряду с материалами собственного собрания, еще около сотни печатей из разных музеев и архивов. Трудности наступившего периода не позволили осуществить это издание. Вплоть до 1930 г. академик Н. П. Лихачев продолжал работу по комментированию таблиц и опубликовал два выпуска "Материалов для истории византийской и русской сфрагистики" (второй выпуск был закончен печатанием уже после ареста автора в январе 1930 г. и запрещен к продаже) 1. В этих двух книгах Н. П. Лихачев показал, что древнерусские актовые печати, правом пользования которыми располагали исключительно государственные институты, являются основным источником для истории средневековой государственности, поскольку сумма традиционных источников (летописи, немногочисленные сохранившиеся акты) не содержит достаточных сведений для реконструкции ее динамики.
Осознание потенциальных возможностей сфрагистического источника привело лет тридцать тому назад к попытке издать лихачевские таблицы, однако в процессе подготовки этого издания выяснилось, что за прошедшие десятилетия накопленный музеями материал резко вырос. К тому же в "Сфрагистическом альбоме" Н. П. Лихачева печати воспроизводились по мере их поступления к автору, что требовало их перегруппировки в соответствии с классификационными идеями нового уровня обобщения источника. Результатом этой работы стал изданный в 1970 г. двухтомник "Актовые печати древней Руси" 2, в котором было определено уже 1542 древних печати, оттиснутых 806 парами матриц (из них к домонгольскому времени относилось соответственно 746 печатей от 372 пар матриц, а к XIII-XV вв. - 796 печатей от 432 пар матриц; при этом в рассмотрение не были включены псковские материалы, так как основной сфрагистический комплекс Пскова до сих пор остается неизданным его первооткрывателями). Выяснилось, что правильная атрибуция и хронологическая классификация печатей способны показать процесс становления или отмирания конкретных институтов власти, а совокупность всех материалов может продемонстрировать систему этих институтов в любом интересующем историка хронологическом срезе. Оказалось, в частности, что в южнорусских землях княжеская печать практически отмирает к середине XII в., тогда как в "северорусских народоправствах" она именно с этого времени переживает свой расцвет, что можно объяснить подконтрольностью княжеской администрации вечевым республиканским институтам. Поскольку пополнение сфрагистического свода происходило и в дальнейшем главным образом из находок на Новгородском городище, а также в самом Новгороде, естественно, что наиболее детальные наблюдения относительно системы государственных институтов коснулись государственного устройства Новгорода. Материалы, относящиеся к его административным институтам XIII-XV вв., составили второй том Свода.
Следует заметить, что в момент издания двухтомника его автором владела самонадеянная уверенность в том, что сбор материалов в принципиальном смысле завершен и в дальнейшем нас ожидают повторные находки уже знакомых булл, накопление статистических данных, но не открытие новых разрядов и, следовательно, новых государственных институтов. Однако уже первые годы, последовавшие за этой публикацией, продемонстрировали опасность преждевременных заключений. Возобновившаяся в 1993 г. работа по фиксации новых находок, их атрибуции, функциональной и хронологической классификации выявила в общей сложности более 1100 найденных за прошедшие 27 лет печатей и привела к обнаружению более 370 неизвестных ранее вариантов древнерусских булл, в том числе и ряда вновь открытых разрядов, каждый из которых соответствует особому административному институту. Необходимо отметить, что в это исследование включены также более десяти печатей Полоцка, Пскова и Смоленска, впервые воспроизведенные в "Сфрагистическом альбоме" Н. П. Лихачева. Таким образом, в третьем томе Свода описано 1130 древнерусских булл, из которых к домонгольскому времени относятся 490, а к XIII-XV вв. 640 печатей. Естественно, что столь существенное расширение источниковой базы потребовало пересмотра некоторых предпринятых ранее выводов.
Прежде чем коснуться основных научных выводов, полученных в результате проделанной работы, следует рассказать об особенностях сбора новых материалов. Издание в 1970 г. двухтомного Свода вооружило исследователей возможностями самостоятельного определения находимых при раскопках печатей, а также приобщило многих историков к аналитической работе в области древнерусской сфрагистики. Число публикаций, насчитываемых ранее единицами, резко выросло (в библиографическом указателе ко второй части этой книги учтено около 270 работ, изданных в 1971-1997 гг.). Среди них имеется немало весьма дельных, но чаще всего это штучные издания или упоминания печатей в составе археологических комплексов, введшие в научный оборот всего лишь несколько десятков булл. Масса печатей, находимых на Новгородском городище, в результате издания Свода превратилась в лавинообразный поток, так как Свод, показав источниковую ценность печатей, привлек к их поискам многих любителей. Но этот поток разделился на множество текущих в неизвестность ручьев: поиски печатей вызвали к жизни небывалую активизацию антикварного рынка, пополнявшего не государственные собрания, а множество возникших в Новгороде, Петербурге, Москве и других городах частных коллекций. Антикварный рынок с его криминогенной обстановкой породил немало небывалых ранее трудностей. В частности, при склонности коллекционеров-любителей к сокрытию источника приобретений, - засекречивание паспортных данных находки или их сознательное искажение, стремление скрыть свои материалы от показа музейным работникам и т. д. Появились и фальсификаты печатей и их фальсификаторы, рассчитывающие на слабую научную культуру не только коллекционеров, но и части музейных сотрудников.
С самого начала работа над пополнением корпуса древнерусских булл потребовала налаживания и расширения контактов с коллекционерами, позволявшими фотографировать предметы из их собраний в обмен на профессиональную помощь в атрибуции печатей. Вместе с тем проводимая авторами работа активизировала деятельность музеев по выкупу у коллекционеров отдельных предметов и целых собраний. Благодаря благородной деятельности директора Новгородского музея Н. Н. Гринева, собрание древнерусских печатей в этом музее, насчитывающее к 1970 г. около 300 единиц, сейчас приблизилось к 1000 единиц, причем подавляющее большинство предметов было выкуплено у коллекционеров в 1993-1996 гг. За исключением отдельных печатей, это несравненное собрание подготовлено впервые к изданию в третьем томе Свода.
Распад СССР добавил трудностей собирания корпуса печатей, так как сильно ослабил контакты между исследователями России, Украины и Белоруссии. В ряде случаев местническая амбициозность затруднила получение необходимых сведений о новых сфрагистических находках. Тем более велика благодарность тем коллегам, которые безотказно предоставляли свои материалы для включения в Свод.
Как и в предыдущих томах публикация состоит из исследования и каталога (Свода). Новые варианты булл получили литерные номера, позволяющие определить их местонахождение в общей системе нумерации. Номера, следующие за основным после тире, служат обозначением количества повторных находок буллы, оттиснутой теми же матрицами.
Подготовка Свода включила в себя не только выявление и описание всех обнаруженных теперь печатей, но и их обязательное фотографирование (в издании они воспроизведены в двойном увеличении), а также изготовление графических прорисовок всех открытых впервые вариантов булл и корректировку опубликованных ранее прорисей.
Переходя к изложению основных научных выводов, меньше всего хотелось бы в кратком предисловии касаться конкретных находок, хотя среди них имеются такие сенсации, как обнаружение впервые во время новгородских раскопок свинцовой печати Ярослава Мудрого с его "портретом" ( N. 2а), достоверно передающим его черты в молодые годы (печать датируется примерно 1018 г., когда знаменитому князю было около 30 лет), или находка на новгородском Городище печати основателя династии муромо-рязанских князей внука Ярослава Мудрого - Ярослава Святославича ( N. 30а) (именование его на печати Панкратием оказывается ярким подтверждением достоверности уникальных сведений о княжеском ономастиконе, сообщенных игуменом Даниилом в его "Хожении"), или открытие печати ростовского архиепископа Леонтия ( N. 62а), позволившее уточнить детали безуспешной деятельности Андрея Боголюбского по отвоеванию автокефалии Владимирской епархии.
Важнее представляются принципиальные наблюдения. Первое из них касается функционального назначения древнерусских булл. Разумеется, они скрепляли документы самого разнообразного характера - от чисто политических до судебных. Парадокс состоит в том, что, располагая сегодня более чем 1200 булл домонгольского времени, мы не знаем ни одного документа этого времени, скрепленного печатью. Имея дело только с печатями, а не с самими документами, мы желаем выяснить, какого характера акты преобладали в массе официальных грамот, хранившихся в древних архивохранилищах и на руках субъектов этих документов. Известно, что на Руси акт выпускался в двух противнях, один из которых выдавался заинтересованному лицу, а другой оставался в архиве. Зафиксировано несколько случаев, когда дошедший до нас документ скреплен более поздней, анахроничной печатью, что характеризует такой документ как копию, полученную в архиве административной институции взамен утраченного подлинника.
По-видимому, существуют два обстоятельства, способные определить основное назначение большинства древнерусских печатей. Во-первых, в массе известных сегодня булл лишь четыре датируются временем ранее середины XI в. Между тем именно с середины XI в. в южных областях Руси (Киев, Чернигов, Переяславль, Волынь) княжеские свинцовые печати скачкообразно приобретают характер массовости. К настоящему времени известно уже 76 таких булл третьей четверти XI в. В Новгородской земле княжеская печать становится массовой на рубеже XI-XII вв., во времена князя Мстислава Владимировича (1096-1113 гг). Эти две даты совпадают с этапными периодами становления на Руси крупного частного землевладения вотчинного типа. Оно еще не известно во времена Древнейшей Правды, но достоверно фиксируется на Юге Правдой Ярославичей, т. е. в середине XI в. На севере этот процесс запаздывает и фиксируется впервые как раз во времена Мстислава Владимировича 3. Подкрепить этот тезис возможно наблюдениями над статистикой княжеских булл Новгорода XII в. Если разделить общий массив известных сегодня новгородских княжеских печатей XII в. на число лет, в которые они привешивались к актам, то получим, что в среднем на каждый год падает четыре печати. Исключение составляет время Святослава Ростиславича (1158-1160, 1161-1167 гг.), который в Своде представлен 67 печатями, т. е. в среднем на каждый год его княжения приходится 7,5 печатей. Между тем обнаруженная в Новгороде берестяная грамота N. 724 прямо говорит об активизации деятельности этого князя по выдаче земельных владений: "А сельчяном своим князь сам от Волоку и от Мъсте учястоке водале" 4. Второе обстоятельство состоит в том, что анализ всей суммы известных письменных источников позволил еще Б. Д. Грекову сделать вывод о том, что в какой-то момент право контроля за движением необояренной земельной собственности в новгородских владениях, т.е. за фондом черных земель, было передано новгородскому архиепископу, коль скоро такие земли в писцовых книгах конца XV в. именуются находящимися "за владыкой". В развитие этого вывода в двухтомном Своде было показано, что в действительности владыке был предоставлен не только контроль за черными землями, но и право скрепления печатью всех земельных документов (купчих, раздельных, меновных, закладных и т. д.), в чьем бы владении эти земли ни находились, и совершена эта акция была во второй четверти XIV в. Если это так, то с того момента должно резко уменьшиться число печатей княжеских институций и также резко возрасти число печатей владычных наместников. Именно такое обстоятельство наглядно демонстрирует статистика новгородских сфрагистических памятников XIV в. Таким образом, тезис о главном назначении скрепленного печатью средневекового русского документа служить целям вотчинной мобилизации земельного фонда подтверждается не предположениями, а системой аргументов.
Важным качеством материалов, собранных в третьем томе Свода, оказывается фиксация в нем новых административных разрядов. Впервые выявлены заметные группы печатей новгородских служилых князей из линий литовского и белозерского домов. Сама проблема территориальных княжеских кормлений в Ладоге, Копорье и других новгородских пригородах получила не только новый импульс, но и новое освещение благодаря выделению этих сфрагистических разрядов. То же касается территориальных архиепископских наместничеств в Ладоге и Торжке. Если новоторжские наместничьи печати и раньше были известны в заметном количестве и приращение новых материалов не внесло корректив в их характеристики, то разряд печатей ладожских наместников по-существу открыт заново (к трем известным ранее буллам добавилась 21 новая, что позволило реконструировать историю этого наместничества).
Результатом одного из существенных наблюдений над новыми находками оказалась возможность иной трактовки большой группы (около 250 экземпляров) печатей "новгородских тиунов" и "тиунов великого князя".
В двухтомнике печати "новгородских тиунов" были квалифицированы принадлежавшими новгородским купеческим старостам на том основании, что наличие у таких старост печатей констатируется грамотами XIV-XV вв., а в формуляре докончаний Новгорода с князьями постулируется обязанность в Торжке и Волоке Ламском, т.е. в пограничных таможенных пунктах, "Новгороду держать тиуна на своей части, а великому князю на своей части". Между тем имелся ряд обстоятельств, делающих такую трактовку сомнительной. Во-первых, ни в Торжке, ни в Волоке подобные печати ни разу не были найдены, но они в изобилии встречаются в самом Новгороде и на Городище. Во-вторых, имена и отчества ряда купеческих старост известны из актов XV в., но среди сотен тиунских печатей эти имена ни разу не встречены, что свидетельствует об исключительной редкости их булл в отличие от многочисленных печатей тиунов.
Сомнения были усилены новыми находками, позволившими найти правильное решение проблемы.
Были, наконец, найдены редчайшие печати купеческих старост. Как известно из так называемого "Рукописания князя Всеволода", - памятника конца XIII в., регулирующего деятельность купеческих старост, - их было одновременно два и назывались они "Иваньскими" по принадлежности к администрации гильдейского храма Ивана на Опоках в Плотницком конце Новгорода, совмещавшего функции церкви, палаты мер и весов, судебной палаты по торговым делам и центра таможенного надзора. Найдено три печати, две из которых, называя имена и отчества владельцев, титулуют их "старостами Плотницкого ста", а одна, также называющая владельца по имени и отчеству, титулует его "старостой Еремьина ста" ( N. 613в, 613г, 613д). Выясняется, что "Плотницкая" и "Еремьинская" сотни - одно и то же: известна "Еремеева печать", несущая на обороте изображение св. Иоанна Крестителя, которому посвящена церковь Ивана на Опоках. Из "Устава князя Ярослава о мостех" 60-х годов XIII в. известно, что новгородские сотни назывались по именам соцких. Сам титул "староста Еремьина ста" противопоставляет владельца печати купеческого старосту соцкому Еремею.
Тем временем группа печатей, называющих имена, но не должности владельцев, и несущих на обороте изображение руки, активно пополнилась новыми вариантами, но уже с титулом "тиун". Составляя самый ранний разряд печатей "новгородских тиунов", эта группа датируется 60-ми годами XIII в. и в ряде случаев содержит имя Кондрата как единоличного владельца печати или же в сочетании с другими тиунскими именами. Кондратом звали известного деятеля 60-х годов XIII в., который сначала был соцким, что зафиксировано в "Уставе о мостех", а потом, став новгородским тысяцким, погиб в Раковорской битве 1268 г. Коль скоро соцкие составляли аппарат тысяцкого, возникает неизбежный вывод о тождестве соцкого и "новгородского тиуна". При такой трактовке находит решение и вопрос о статусе "тиуна великого князя". Среди десяти новгородских сотен, как это следует из "Устава о мостех", девять назывались по именам соцких, а десятая была "княжой", включая в себя территорию Княжеского двора на Ярославовом дворище. Ее соцкий и был, надо полагать, "тиуном великого князя".
В кратком предисловии нет смысла приводить другие примеры новых решений, поскольку уже изложенные дают представление о характере и смысле работы в целом.
* * *
Изучение средневековых печатей, найденных в 1970-1996 гг. в
России, на Украине и в Белоруссии, потребовало от авторов большой работы по сбору сведений в музеях, частных коллекциях, архивах и библиотеках Москвы, Санкт-Петербурга, Новгорода, Старой Ладоги,
Пскова, Смоленска, Киева, Чернигова, Минска. Исследование не получилось бы таким, как оно есть, без помощи археологов, историков, краеведов, коллекционеров, которые своим бескорыстным дружеским участием содействовали работе над этой книгой. Авторы выражают сердечную признательность
А. П. Асманову, А. Г. Векслеру,
В. П. Даркевичу, А. М. Колызину, В. Г. Леоненко,
И. Г. Леоненко, Н. А. Макарову, Г. И. Мельник,
А. А. Молчанову, О. М. Олейникову, Н. П. Пахомову,
В. Б. Перхавко, В. В. Седову, М. В. Седовой,
А. В. Чернецову (Москва), А. Н. Алексееву, В. Ф. Андрееву,
Н. И. Булавкину, Н. Н. Гриневу,
Б. Д. Ершевскому, А. И. Зайцеву, Ю. П. Конькову,
А. Ф. Петрову, Л. И. Петровой, А. А. Попову,
В. А. Сомову, В. Н. Суховарову, Л. Б. Тимофеевой,
Е. В. Тороповой, А. А. Шарову, М. В. Шорину (Новгород),
С. В. Белецкому, Вал. А. Булкину, В. К. Зиборову,
В. И. Кильдюшевскому, А. Н. Кирпичникову, А. А. Купранису,
В. А. Лапшину, Н. И. Милютенко, Е. Н. Носову,
О. В. Овсянникову, А. И. Саксе, И. Г. Спасскому,
К. В. Федюшеву (Санкт-Петербург), З. Д. Бессарабовой (Старая Ладога),
Б. А. Гущину, С. И. Кочкуркиной (Петрозаводск),
Е. С. Зубковой, В. И. Лабутину, И. К. Лабутиной,
Б. Н. Харлашову (Псков), Ф. Э. Модестову, В. В. Романкову, (Смоленск), П. Д. Малыгину, И. Н. Черныху (Тверь),
А. Н. Рыкунову (Рыбинск), Т. В. Гусевой (Нижний Новгород),
В. Н. Дунину (Городец), А. Р. Артемьеву (Владивосток),
В. И. Булгаковой, Б. Б. Гарбузу, В. Н. Зоценко,
З. А. Зразюк, Г. Ю. Ивакину, Г. А. Козубовскому,
Г. И. Прокопенко, О. С. Родионовой, М. А. Сагайдаку,
Л. В. Строковой, А. К. Сыромятникову, П.П.Толочко,
И. Ф. Тоцкой, Р. М. Яушевой-Омельянчик (Киев),
А. Л. Казакову, В. П. Коваленко (Чернигов), Г. Н. Бузян (Переяслав-Хмельницкий), А. Б. Супруненко (Полтава),
Б. А. Прищепе (Ровно), А. А. Егорейченко, П. Ф. Лысенко,
Г. В. Штыхову (Минск), Ж. Бланкову (Брюссель), В. Водову (Париж).
Слова нашей особой признательности адресованы М. П. Сотниковой (ОНГЭ), с 1970 г. оперативно и подробно сообщавшей о всех новых печатях, сведения о которых поступали в Эрмитаж.
Большинство печатей для третьего тома Свода было сфотографировано
С. А. Орловым и П. Г. Гайдуковым (Москва). Кроме этого были использованы фото А. Клера, И. Д. Флотского (Санкт-Петербург),
Е. В. Гордюшенкова (Новгород), А. Вьязовых, Г. Лысенко (Киев),
А. Пелле (Париж) (печать N. 45). Графические прорисовки печатей для таблиц, а также прориси легенд для текста Свода выполнены
Т. В. Родыгиной, С. А. Шаповаловой (Москва) и
М. В. Гребенниковым (Новгород). Все таблицы в издательском варианте подготовлены Л. П. Гайдуковой. Макетирование текста книги осуществлено А. В. Щепетовым. Считаем своим приятным долгом поблагодарить их всех за помощь.
Подготовка к изданию настоящей книги финансировалась в
1993-1995 гг. Российским фондом фундаментальных исследований (грант N. 93-06-10583) и Российским гуманитарным научным фондом (грант N. 96-01-00477). На завершающем этапе создания оригинал-макета книги финансовую поддержку оказали Э. Дюпон (Брюссель) и А. Р. Наянов (Жуковский), которым авторы высказывают свою искреннюю благодарность.
Примечания
1 Лихачев Н. П. Материалы для истории византийской и русской сфрагистики. Л., 1928. Вып. 1. [Труды Музея палеографии. Т. 1.]; Л., 1930. Вып. 2. [Труды Музея палеографии. Т. 2.]
2 Янин В. Л. Актовые печати древней Руси. Т. I: Печати Х-начала XIII в. М., 1970; Т. II: Новгородские печати XIII-XV вв. М., 1970.
3 Янин В. Л. Новгородская феодальная вотчина: Историко-генеалогическое исследование. М., 1981.
4 Янин В. Л., Зализняк А. А. Берестяные грамоты из новгородских раскопок 1990-1993 гг. // ВЯ. 1994. N. 3. С. 9.
|
|
